Общая характеристика рыбного промысла в дореволюционной России.

Пожалуй, наиболее характерной чертой дореволюционного рыбного про­мысла была его бесплановость. Государство, являясь по тогдашним законоположениям единственным владельцем рыбных угодий, интересовалось рыбным промыслом лишь с фискальной стороны, со стороны его доходности казне, оставив за собой чисто номинально общий надзор и регулирование промыслов, фактически же передоверив свои хозяйские права многочисленным арендаторам— этим действительным вершителям судеб русского дореволюционного промысла. Каждый арендатор хищнически вылавливал рыбу на своем участке, ибо в основе капиталистического рыболовецкого хозяйства лежали интересы личной наживы, заставлявшие смотреть на других промышленников как на более или менее опасных конкурентов, готовых отнять часть добычи: ловившие в нижнем течении смотрели враждебно на ловивших в море, промышлявшие в среднем и верхнем течении реки смотрели так же на всех ниже ловивших и «перехватывавших их рыбу». Ловившие в бухтах и заливах неприязненно смотрели на всех ловивших впереди них. Словом, это было случайное сочетание людей с противоречивыми интересами, объединенных лишь пространственно—местами лова, ибо до их сознания даже не всегда доходила профессиональная общность их интересов.

Множественность хозяев-арендаторов, ловивших в одном и том же бассейне, нарушала и основное положение рациональной постановки рыбного дела: «всякая река от верховьев до устья, со всеми рукавами, ериками и лиманами своей дельты, составляя одно неразрывное физическое целое, должна и в рыболовном отношении составлять одно общее рыбное хозяйство». Этого, конечно, не могло, быть при системе аренды, которую вообще с точки зрения обобществления рыболовства надо считать одной из худших систем в рыбном хозяйстве; каждый арендатор, считая себя лишь случайным человеком на промысле, старался, не думая о будущем, взять от него все, что возможно, прибегая ко всякого рода хитростям с целью увеличить свои уловы, не останавливаясь подчас и перед хищническим истреблением рыбы. Особенно отрицательную роль в этом отно­шении сыграли краткосрочные аренды.

Арендными отношениями, однако, дело далеко не исчерпывалось; имелись еще настоящие владельцы рыбных угодий; это были учреждения и лица, ко­торым за те или другие заслуги давались в «вечное владение» рыбные промыслы; таковыми были казачьи войска, церкви и монастыри и, наконец, частные (правда, «многочисленные) лица. Вся эта категория частных владельцев составляла буквальном смысле слова «государство в государстве», зачастую не желавшее даже подчиняться общим правилам рыболовства. Рыболовные взаимоотношения усложнялись многообразно и тем, что по существовавшему до революции закону право лова рыбы имели все города, селения и частные лица, земельные угодья вторых прилегали к водным на всем протяжении их земельных участков. Все вышеизложенное ясно говорит о том, какую трудность для рационализации рыбного промысла представляло дореволюционное рыболовство с его множест­венностью хозяев и теми внутренними противоречиями, которые составляют сущность всякого хозяйства, в основе которого лежит личная нажива. Только отвлекаясь от действительности, чисто теоретически можно было говорить о ра­циональном промысле при прежнем частновладельческом рыболовстве, так как два обязательных условия рационального хозяйства—единство плана и един­ство владения—в нем совершенно отсутствовали и при сохранении частного владения на рыбные угодья не имели шансов для своего развития. Это придавало и самому использованию рыбы характер хаотичности, а порой и прямого, хищничества.

Стихийность или, вернее, полная зависимость дореволюционного рыбного промысла от стихии являлась чрезвычайно характерной чертой его, до известной степени объясняющей нам и пассивный характер рыболовства и необычайную консервативность его внешних форм. Пишущему эти строки пришлось исследовать промысел на реке Печоре спустя 60 лет после исследования его Данилевским, и не только места, орудия и способы лова остались до мельчайших подробностей такими, как их описывал Данилевский, но и сами рыбаки, казалось, совершенно не изменились, и их. рассуждения о промысле и рыбах в деталях повторяли то, что говорили Данилевскому предки их. Получалось впечатление, что жизнь на столь долгий срок прекратила свое движение... Такое впечатление получалось не только от рыболовства на Печоре, но и от рыболовства во многих других местах (Мурман, реки Сибири и пр.). Научно-исследовательские работы дореволюционного времени в области рыбного хозяйства носили случайный характер и производились почти до самой мировой войны только тогда, когда обнаруживалось какое-нибудь катастрофическое падение про­мысла или неприход рыбы, или еще что-либо тревожное в этом роде. Выводы научно-исследовательской работы носили до известной степени чисто теоретический характер, мало изменяя по существу самую основу промысла. Следует указать еще на пассивный характер промысла, объектом которого являлись пресноводные или проходные рыбы, сами приходящие к рыбаку. Морские рыбы использовались лишь те (сельдь, треска, камбалы), которые периодически подходят к берегам в значительном количестве. Их промысел носил характер бере­гового,или прибрежного, а не промысла открытого моря.

Чрезвычайно характерно для дореволюционного промысла его низкое техническое оборудование как в отношении лова, так и обработки рыбы. Механизация лова не только не поощрялась, но и запрещалась (Дальний Восток) из боязни перелова, а механизации обработки сами промышленники в большинстве случаев избегали из боязни лишних затрат и предпочитали эксплуатировать дешевый человеческий труд.

Низкий культурный уровень дореволюционного рыбопромышленника, отсутствие в большинстве случаев элементарных знаний биологии объектов промысла способствовали укреплению и широкому распространению взгляда на якобы неистощимость рыбных запасов—взгляда, находившего себе поддержку в колоссальных уловах рыбы, не допускавших у большинства и мысли о том, что богатство это через немного лет беспорядочного промысла сможет исчезнуть. Это положение наводило на определенный вывод: если запасы рыбы неистощимы, значит, можно ловить ее сколько угодно и как угодно, и этот вывод неизменно прилагался на практике—ловили и в больших и в малых бассейнах, ловили и до, и после нереста, ловили и во время его, ловили и взрослую, и молодую, и даже мальков.

Поэтому нет ничего удивительного, что параллельно с интенсификацией дореволюционного промысла идет и быстрое истощение рыбных богатств: к концу самодержавия истощаются и обезрыбливаются наши внутренние водоемы, сильно сокращается рыбный промысел в Азовском море и других районах.